История первая. Завязка

Разорванные эскизы, клочки бумаги, разбросанные книги и измятые листы. Хаос, «творческий беспорядок», как сейчас любят говорить некоторые личности, ошибочно считающие себя оригинально-творческими. А посреди всего этого беспорядка сидишь ты. И я бы прошел мимо, как ни в чем не бывало, даже не обратив на тебя внимания, если бы не несколько «но».
«Но» первое, ты блондин. Ты не просто блондин, ты блондин, которого я искал всю свою сознательную жизнь. Твои волосы, это произведение искусства, это феерия бледных, обесцвеченных оттенков света. Как истинный художник я восторгаюсь такой палитрой красок на твоей бестолковой голове. Поверь, мне, парню, который зависит от искусства, доставляет почти физическое удовольствие наблюдать за твоими волосами. Я не говорю уже о том, что бы дотрагиваться до них, играть прядями, перебирать локоны.
«Но» второе, ты творческий человек. Ты умеешь придумать, воспроизвести и правильно подать материал. Ты гений эмоций. Они получаются у тебя настолько живо, ярко и правдоподобно, что даже я, прожженный циник, верю в то, что девушка на картине плачет, а мальчик на эскизе бежит. Вот только твоя одаренность, твой талант, твои способности – не более чем прихоть природы, подарок судьбы. Для того чтобы не только я, человек связанный с искусством с самого рождения, но и обычные люди осознали всю идею, надо работать. Вкалывать. Пахать. А ты…
«Но» третье, я тебя люблю. Да-да-да. Парень любит парня, да, это неправильно, да это противоестественно, да, в некоторых случаях даже отвратительно. Ваше какое дело? Я люблю его, за то, что он гений. И за то, что он блондин. Мне не нравятся его голубые глаза, которые не напоминают мне ни небо, ни морскую лазурь у побережья Филиппин. Мне не нравятся его губы, полные, бледноватые. Мне не нравится его худощавая фигура, его тонкие руки, его пальцы, почти как у пианиста, но нежнее. Мне не нравится его стиль в одежде, его любимая музыка, его любимые фильмы. Я ненавижу его книги, которые валяются по всему дому. Я ненавижу в нем все, кроме волос и таланта. И да, я его люблю.
А ты все сидишь на полу. Я уже часа пол стою, подпирая плечом косяк, одной рукой теребя цепочку, а второй сжимая в кармане очередной пригласительный. Я успел уже в который раз развести по полочкам, что мне нравится в тебе, а что нет. А ты все сидишь. Значит, опять что-то не получается. Понятно. Ты опять хочешь убедить меня в том, что я слишком требователен к тебе.
- Ты чего расселся? Урок вообще-то еще не окончен, - насмешка, презрение, скептицизм. Ты слышишь в моем голосе все, кроме того, что хочешь услышать. Но, ты слишком много от меня требуешь, так что, не дождешься.
- У меня не получается, - упрямый шепот. Даже головы не поднял, чтобы как обычно стрельнуть в меня умоляющим взглядом. Хотя, что я нового увижу в твоем взгляде? Ничего, кроме ожидания, надежды, нежности, любви, преклонения и почти раболепного обожания. Стандартный набор подростка с первой влюбленностью. Иногда меня это конечно раздражает, но, зато делает тебя послушным и не таким свободолюбивым и спесивым.
- Что я тебе говорил по поводу этой фразы? – я медленно направляюсь к тебе, ногой отбрасывая с пути книги, среди которых заметил Оскара Уайльда и Джоанна Харриса. Ты снова увлекся бренностью бытия? Понятно.
- Я не хочу, чтобы у меня получилось, - послушно повторяешь ты, хотя я по голосу слышу, что ты думаешь об этой фразе.
- Тогда в чем проблема? Что ты опять не можешь сделать? – усаживаюсь перед ним, лениво поднося к глазам одну из подобранных книг. Что тут у нас? «Судьба иногда похожа на песчаную бурю, которая все время меняет направление. Хочешь спастись от нее — она тут же за тобой. Ты в другую сторону — она туда же» - как пишет старый добрый Мураками, - вместо того, чтобы читать всякий психоделический бред, лучше бы тренировался. А то на японца со свернутой психикой время у тебя есть, а на то, чтобы развивать божественный подарок – нет.
- Зачем ты так со мной? Почему так строго? – вопрос явно выстраданный, вымученный, долгими ночами, а может даже еще и днями. Делать ему больше нечего.
- Как? Строго? Цинично? – швыряю книгу в глубь комнаты, с интересом изучая твое опущенное лицо. Ничего примечательного. Абсолютно.
- Безжалостно, - ты внезапно поднимаешь глаза, и я почти физически ощущаю волну боли. Да тебе в актеры надо было идти.
- Потому что ты еще не достоин того, чтобы получить похвалу от меня.
- А удостоюсь ли? – что я слышу? Язвительные нотки в твоем голосе? Растешь в моих глазах.
- Вряд ли. Благородная немецкая овчарка никогда не признает дворнягу, - легко усмехаюсь и встаю с пола, отряхивая брюки. Бредовый диалог.
- Ты мне завидуешь, - твои слова заставляют меня замереть, согнувшись, упираясь руками в колени, с широко раскрытыми глазами. Парень, да тебя явно не в ту степь понесло.
- Следи за словами, щенок. Тебе, даже с твоим талантом до моего мастерства расти и расти. Так что до поры, до времени, можешь помолчать о том, кто кому завидует, - оборачиваюсь к нему и изучаю пристально, как будто вижу в первый раз. Но. Вердикт тот же самый – внимания достойны только талант и волосы. Все остальное для меня мусор.
- А что будет, если я обрежу волосы? Что будет, если я покрашу их в черный цвет? Или вообще лысым буду. Что тогда? – о, а это уже называется истерикой.
- Ну, знаешь, мне будет жаль. Немного. Но, с другой стороны, что такое волосы. Всего лишь часть организма. Когда-нибудь в них появится седина. Это как картина – сначала краски свежие, манящие, а потом выцветают.
- Хорошо, а что ты скажешь на то, что я не буду больше рисовать? В жизни не возьмусь за кисть. Даже не буду смотреть на карандаш. Что ты скажешь на это, м? – а это целенаправленная атака. Хочешь меня задеть? Не получится.
- Ну не рисуй. Думаешь, что от этого что-то изменится? Я найду себе другого ученика, а мир другого гения. Что будет с тобой, ни мне, ни другим интересно не будет.
Видно, что такого ответа он не ожидал. Юнец. Щенок. Ничего не понимает. Влюблен по самое не хочу, а как удержать меня не знает. Вот и бесится. Я не люблю, когда он нервничает. Ведь, все-таки, я его люблю, значит, вроде бы, должен о нем беспокоиться.
Наверное, надо что-то сделать. Пока он не решил, психанув напоследок, гордо уйти. Он может, он же у нас личность творческая, эмоциональная. Холерик под маской флегматика. Не люблю такие сюрпризы. Но конкретно этот экземпляр люблю. Вот даже сейчас докажу это. Хотя бы ему.
- Прекрати истерику. И послушай меня, - подхожу к нему и обнимаю за плечи, - я циник, эгоист, сволочь, придурок последней стадии, но, ты мне дорог, и я не хочу видеть, как ты мучаешься, пытаясь подобрать ко мне ключ. Ты просто не понимаешь, нельзя подобрать отмычку к глухой стене. Ты понимаешь, что я такой. Я родился таким, меня воспитали таким. А ты хочешь меня перекроить, переиначить, поменять. Глупый. Скажи, а ты бы хотел остаться со мной другим? Не таким как сейчас? Ну, скажи, что нет. Не хотел бы. Потому что иначе, не оставался бы со мной так долго. Послушай меня. Просто не надо менять меня, окей? Просто мы оба будем самими собой.
Ты очаровательно улыбнулся, и я почувствовал твое дыхание на своей щеке. Твои волосы щекотали мою щеку, а одежда пропахла краской. На стене висели недорисованные портеры, а в окно лился солнечный свет. Мы стояли, обнявшись, посреди творческого беспорядка. А потом, одними губами, шепотом на грани слышимости, ты произнес мне на ухо: «Я попытаюсь». Ну, щенок, ну стервец.